Статья первоначально опубликована на сайте ЦСР.
Понятие «цифровая дипломатия» возникло среди практиков, то есть дипломатов, которые первыми стали осваивать новые возможности интернета, и было подхвачено журналистами. Ученые начали осмыслять это явление позднее, поэтому неудивительно, что его строгое определение пока не сложилось. Сегодня под цифровой дипломатией чаще всего понимают ее публичную сторону — как министерства иностранных дел используют социальные сети и другие инструменты для коммуникации с общественностью. В более же широком смысле можно говорить о трансформации дипломатии в цифровую эпоху — аналогично тем изменениям, которые претерпевают другие сферы общественной жизни. Такая трактовка охватывает не только отношения с общественностью, но и множество разных вопросов от новых требований к компетенциям, необходимым дипломату, и обеспечения надежной и безопасной инфраструктуры дипломатической сети до применения информационно-коммуникационных технологий для решения международных проблем и переговоров о правилах взаимодействия государств в киберпространстве.
Коммуникация лидеров стран и представителей внешнеполитических ведомств с помощью соцсетей неслучайно привлекает много внимания. Возможность напрямую обращаться к интернет-пользователям, а также в прямом эфире следить за интересующими дипломатов дискуссиями все больше отдаляет дипломатию от традиционной модели, когда она прежде всего выполняла функцию общения между главами государств. Иностранные посланники и раньше обращались к общественности страны пребывания — через газеты, книги, публичные выступления, но теперь они могут делать это без посредников, в круглосуточном режиме, интерактивно и нередко в неформальной манере.
Цифровая дипломатия явным образом не регулируется Венской конвенцией о дипломатических сношениях и другими международно-правовыми документами, наверное, поэтому здесь складываются свои обычаи. Фактически сегодня они предполагают более свободное общение, чем в официальном формате, хотя министерства иностранных дел в разных странах вырабатывают инструкции для сотрудников, чтобы обозначить рамки допустимого. Неосторожный твит может в лучшем случае вызвать волну критики от комментаторов, а в худшем — спровоцировать кризис в реальном мире. Но и заставлять дипломатов использовать в соцсетях протокольный язык кажется неоправданным — скорее, министерства иностранных дел будут стараться соблюсти разумный баланс между выгодами и рисками, а также инвестировать больше ресурсов в то, чтобы коммуникация была последовательной и более эффективной.
Пока эксперты освоились только с теми возможностями цифровой эры, которые лежат на поверхности. Большой потенциал для дипломатии сохраняется в области автоматизации предоставляемых гражданам услуг, анализа зарубежных аудиторий, обработки и обмена данными, оптимизации внутренних процессов и, возможно, в развитии новых форматов многостороннего взаимодействия (так, например, в последнее время развивается дискуссия о том, как технология блокчейн может быть применена в сфере оказания международной помощи развивающимся странам). Поэтому для будущего цифровой дипломатии более важен вопрос не какая платформа придет на смену Твиттеру, а каким образом министерства иностранных дел как большие бюрократические структуры будут адаптироваться к новым задачам и вызовам в информационно-технологической сфере.
На практике это, очевидно, приведет к тому, что подразделения, занимающиеся в данных ведомствах информационными технологиями, будут не только играть техническую роль, но и активно станут вовлекаться в процессы стратегического планирования; будут возникать новые цифровые форматы внутреннего, межведомственного и международного общения с участием дипломатов; повысятся требования к информационной культуре. При всей новизне и особенностях цифровой эры, не стоит переоценивать ее вызовы — дипломатия эволюционировала и продолжает меняться вместе с объективным развитием средств коммуникации, сохраняя свою значимость в межгосударственном взаимодействии.
